КРАСНЫЕ ТУФЕЛЬКИ. Китайская проза XXI века

333 С ю й Ц з э ч э н ь • С Е З ОН Д ОЖ Д Е Й лей. Это напоминало какой-то сон, поэтому я решил, что за прошед- шие тринадцать лет мне наверняка приснилось много снов, которые я уже не в состоянии вспомнить. Проходя мимо, эта женщина спот- кнулась, видимо, последняя ступенька оказалась высоковатой для ее огромного чемодана. Я помог удержать чемодан, по-прежнему не сдвигаясь с места и преграждая ей путь. На ее платье, слева на гру- ди была вышита магнолия, до меня донесся еле уловимый аромат этого цветка. — Спасибо, — произнесла она. — Это улица Хуацзе? В ее голосе не слышалось акцента, из чего я заключил, что она не издалека. Утвердительно кивнув, я махнул рукой назад. Улица Хуацзе представляла собой переулок рядом с портовой гостиницей. Я хотел было спросить, кто именно на той улице ей нужен, поскольку знал практически всех тамошних жителей. Но в итоге я не проронил ни звука, стесняясь и даже побаиваясь заводить разговор. Домой я вернулся только к ужину. Отец в это время как раз про- водил сеанс иглотерапии. Он открыл на дому что-то вроде частной клиники, и к нему наперебой старались попасть больные с улиц Хуа- цзе, Дундацзе, Сидацзе и даже из более отдаленных районов. Гово- рили, что отец неплохо разбирался в искусстве врачевания, одинако- во успешно используя методы традиционной и западной медицины. Похоже, в его арсенале были и собственные уникальные способы лече- ния и знахарские средства. Я в его дела глубоко не вникал, но кое-какие поверхностные знания, чтобы дать кому-то лекарство от обычного не- домогания, у меня имелись. Так что в отсутствие отца такими делами заведовал я. Обычно я выдавал такие лекарства, которые, даже если и не приносили облегчения, не могли стать причиной смерти больного. У отца имелась дурацкая привычка обтирать пальцы смоченной в спир- ту ваткой, а также был аккуратный проборчик на голове. Мне казалось, что именно так и должен выглядеть врач, и это представление не ме- нялось на протяжении многих лет. Отец позвал меня посмотреть, как он ставит иголки, я вошел в комнату. При виде тощей спины больного меня вдруг передернуло, словно мороз по коже пробрал. Мать готови- ла ужин, завидев меня, она тут же принялась за свои нравоучения. Как у матери, у нее была единственная привычка — поучать. Так что, если я задерживался, она не могла удержаться, чтобы чего-нибудь не сказать по этому поводу, даже если она говорила это себе под нос: — Бродишь где-то целыми днями, точно неприкаянный. Я ответил, что был на пристани и смотрел на корабли, ни в каких потасовках не участвовал. — С утра до вечера никакого от тебя покоя, — проворчала мать, — весь в отца.