КРАСНЫЕ ТУФЕЛЬКИ. Китайская проза XXI века

285 Д и А н ь • К О Г Д А Ж Е МОЙ Ч Е Р Е Д ? — Если еще подождать, мне станет страшно. Ты это понимаешь? — Он открыл глаза — он был не в состоянии говорить такие вещи с за- крытыми глазами, — и лицо его перекосилось. — Ну дела! — с облегчением выдохнул Дух смерти. — Признайся, так ты просто боишься? — Так кто же не боится-то? Ты видал таких, кому не страшно? — не скрывая волнения, вскричал он. — Бывают такие! Слышал, может, героями называются? — Ну ладно, я боюсь, доволен? — А мне-то что, доволен — недоволен. Бояться не позорно. Что стыдиться перед духом-то? — Хорошо, я боюсь, ну так и давай, пока мне еще не совсем страш- но стало, уйдем! — У тебя детей да внуков полный дом, и ты не можешь с собой совладать? — Так я же как раз и не хочу, чтобы они видели, давай сейчас, ну? — Так не пойдет. Где тут связь? Не хочешь, чтобы все твои много- численные дети и внуки увидели, что ты боишься смерти. Слушай, тебе самому еще не надоело? — Надоело, вот и не хочу больше жить, пойдем же! — Что-что? Скажи громче? Ты только что сказал, что не хочешь больше что делать? — с восхищением произнес Дух. — Я говорю, что я… — Он снова закрыл глаза, и по лицу его про- бежала судорога. — Оставь меня. Я хочу остаться в этом мире. Я не хочу жить, но и боюсь умирать. Я запутался. Дай мне еще пожить. Ему показалось, что он плачет, на самом же деле он обмочился. Когда это кратковременное замешательство прошло и он снова открыл глаза, был уже рассвет. Светло-голубой луч играл на его жидких рес- ницах, и он почувствовал, что штаны и простыня стали мокрыми. «Ну и пусть», — усмехнулся он про себя. Сын уже проснулся, во- лосы у него торчали в разные стороны, глаза были еще сонные; он бесцельно огляделся по сторонам и широко зевнул. Он хотел было попросить сына сменить белье, но ему вдруг вспомнилось, что точно такое же выражение у его сына было в детстве после сна. И он решил не говорить ему, что приходил Дух смерти, решил не рассказывать ему о том длинном и унизительном диалоге ночью — сын всегда оста- нется для него ребенком, и нельзя допускать, чтобы он знал о таких конфузах. Что ни говори, а он как-никак отец — пусть лучше на нем будет мокрое белье. Он с болью и нежностью поглядел на сына. Он почувствовал, что должен стать чуть добрее к окружающим — как бы там ни было, а ведь он уже задолжал этому миру целую жизнь, так что можно и не придираться по мелочам.