КРАСНЫЕ ТУФЕЛЬКИ. Китайская проза XXI века

ワ ᅝ • 㚵 ϡ ᔦ 282 глаз революционера. Его собственное выражение лица должно было быть еще более одухотворенным — только так он мог заставить этих людей расслабиться и порадоваться этой мелодии. Под этот нестрой- ный хор его тело выгибалось, как натянутый лук, в порыве воодушев- ления и искренности. Он знал, что на этой новой, а потому чистой земле его биография была очень непростой. Он окончил школу при бэйянских милитаристах, долгое время работал на японском заводе — его серьезно смущало собственное прошлое, но когда он пел, радост- ное чувство охватывало его без остатка. В этой жизни он выбрал, как он считал, все новое, справедливое и прекрасное, и поэтому, хотя уже и прошли его молодые годы, он мог снова позволить себе на время стать ребенком. Ребенком, ожидающим признания, награды, проще- ния… В этом напряженном ожидании жизненная сила его окрепла, и казалось, время уже не властно над ним, а улыбки и слезы уже не по- колеблют его душевного равновесия. — Дедушка, это ты со мной разговариваешь или с собой? Сегодня он надел слуховой аппарат, и голос внучки Нинсян слы- шался без малейших помех. Он сообразил, что, наверное, слегка ше- велил губами, напевая мелодию, которая звучала у него в голове, ти- хонько повторяя слова песни, без ошибок и пропусков, — он не мог вспомнить, что ел на обед два часа назад, но слова песни полувековой давности крепко держались в его памяти. Он не ответил и лишь перестал шевелить губами. Вообще-то Нин- сян уже давно привыкла к его необщительности. Для нее 104-летний дедушка уже сам по себе был чудом природы, и она всегда относилась к нему не как к остальным. Еще четырнадцать лет назад, когда вся семья поздравляла его с девяностолетием, Нинсян спряталась в сто- ронке и с воодушевлением объясняла по мобильному телефону своей подружке по школе: — Нет, сегодня никак не смогу. У деда день рождения, девяносто лет отмечает… ага… по магазинам-то в любой момент можно пройтись, а дед еле дотянул до девяноста, надо же ему почести воздать! Тогда слух у именинника был еще хоть куда, про таких говорят: «острый слух и зоркий глаз». Слова Нинсян услышал и ее отец, то есть его сын, и бросил на нее гневный взгляд. Он никогда никому не признавался, но из всех своих внуков больше всего он любил Нин- сян. Он любил ее не потому, что она была самой младшей. И не по- тому, что он все-таки увидел, какой она стала, когда выросла, — не сказать, что красивой, но вполне миловидной девушкой. Он любил ее за эту игривость, свойственную ее натуре: другие члены семьи относились к нему с чрезмерным трепетом и почтением, и только