В. П. Васильев. Очерк истории китайской литературы

184 V. Семейное начало как основа конфуцианской нравственности... У-ди разбор 25 глав открытого «Шу-цзина» сделан был Кун Аньго, потом- ком Конфуция, но он не мог их представить правительству У-ди, так как под конец его царствования начались преследования (но ведь не конфуцианцев, а политические), потому он и оставил этот разбор в своем семействе. И ни при обеих ханьских династиях, ни даже при Сань-го (221–200), они не были еще выпущены в свет. Итак, мы еще очень снисходительны, когда говорим, что классические книги прошли сквозь призму ханьских ученых. «Чжоу- ли» не была еще последней книгой подделок только разве в конце третьего столетия нашей эры они остановились окончательно, и то в том смысле, что уже не стали признаваться учеными за авторитет. Кун Инда говорит, что по- являлись поддельные дополнения к «Шу-цзину», которые содержали будто бы остальные неразобранные Кун Аньго статьи этой книги. Итак, на первые времена ханьской династии мы должны смотреть только как на эпоху, когда образовались главные принципы конфуцианства, с которыми уже должны были сообразоваться и подделки, до того времени пользовавшиеся большим простором. Нельзя отрицать, что во всех этих книгах вписано много прочувство- ванного и обдуманного. Видно, что их писали люди, и сами подвергавшиеся страданиям, и бывшие свидетелями людских страданий. Не наобум говорили они о нравственных началах в отношении себя, семейства, общества. Не в фантазии проходила пред ними панорама государственной распущенности, бестолковости, отзывавшаяся на народном благосостояние Конфуцианцы, явившись учителями народа, считали себя в праве быть и учителями прави- тельства; они сознавали, какую великую пользу могли бы они действительно принести, если бы к ним обратились. Не все же были между ними пустые че- столюбцы. Истинное честолюбие ставить выше всего проведение своих идей; представьте себе положение человека (а тут был не один), который обнимает весь горизонт господствующих мнений и стремлений, видеть всю их узкость и непригодность, хочет вразумить, и вдруг встречает наглое отрицание, пре- небрежение олигарха, как бы говорящего: тебе ли понимать! И заметьте, это было еще в первый раз, по крайней мере, в уголке того человеческого об­ щества, которое развивало все из себя, которое, при видимом предпочтении истории, незнакомо было с действительной историей человеческой жизни, где не может пропасть зародыш ни одной идеи, хотя бы на нее легла тысяче- летняя пыль. Понятно, что должен был чувствовать такой человек, каково должно быть его нетерпение, подогреваемое до фанатизма южным климатом. Представителем этого-то нетерпеливого озлобления и является Мэн- цзы, выливший всю накипевшую желчь, последнее слово древнего конфу- цианства.